...Мы беседовали с Майей Георгиевной в далеком 2012 году, когда она еще могла выходить на сцену. Актриса прожила долгую жизнь и до преклонных лет сохраняла свою редкую красоту. Майи Менглет не стало в 2023-м. Сейчас ее имя не на слуху. Но фильмы с ее участием, особенно «Дело было в Пенькове», народ не забудет никогда. В память об актрисе мы публикуем этот материал.
Признаюсь честно, в молодости у меня был не такой спокойный характер, как у Тони из фильма «Дело было в Пенькове», а скорее как у ее соперницы — Ларисы... По отношению к своему мужу, Леониду Сатановскому, я позволяла себе выходки, которые другой бы не стерпел. Мне казалось, что в театре его окружают красавицы актрисы, которыми можно увлечься, а я — так себе. Не ценила я свою внешность и удивлялась, когда меня называли красивой. Подходила к зеркалу, смотрела и недоумевала: «Что они говорят?» Мне и в детстве все время казалось — то уши торчат, то косички тоненькие, то нос какой-то не такой...
И в фильм «Дело было в Пенькове» Станислав Ростоцкий взял меня вовсе не за красоту. На роль Тони претендовало много известных актрис. И когда я, студентка последнего курса Школы-студии МХАТ, приехала на студию Горького на пробы, как раз одна из них пробовалась в паре с Вячеславом Тихоновым. Я пристроилась на чемоданчике в углу и стала за ними наблюдать. И этого оказалось достаточно! Ростоцкий увидел меня и сказал: «Вот эта наивная, непосредственная девочка и должна играть Тоню!» Съемки фильма происходили в деревне. Мы жили в избах, ходили в той одежде, в которой снимались, и очень скоро местные жители стали нас называть именами наших героев и перестали отличать реальность от вымысла. Они поверили в нас! Вячеслав Тихонов был совершенно влюблен в эту роль, фанатично работал! Помню, как на съемочную площадку приезжала его жена, Нонна Мордюкова, мы собирались за столом, пели казачьи песни... Только потом, когда Тихонов уже снялся в «Войне и мире», я поняла, что он по сути очень одинокий человек... Мы много ездили с фильмом «Дело было в Пенькове», в том числе и за границу. Меня стали узнавать на улицах — в общем, пришла слава. Но к этому я всегда относилась с иронией. И всегда у меня на первом месте стояла семья. Наверное, муж это понимал, поэтому и не ревновал меня к другим актерам и поклонникам. А ведь на съемках бывало всякое. Например, в картине «Аленка» мы с Василием Шукшиным играли такую интересную пару: она — москвичка, интеллигентка, а он — простой рабочий, увозит ее на Север. И когда она убежала из дома и обморозилась, он ее приносит в тепло, раздевает и растирает снегом. Это была весьма интимная сцена по тем временам! Но мы ее провели вполне профессионально. Правда, иногда в разговоре Шукшин в шутку говорил: «Майя, я тебя обожаю!»
Наша фамилия — Менглет — идет от французов, которые остались в России после войны 1812 года, а потом некоторые из них добрались до Воронежа. Моя бабушка, Екатерина Михайловна, была дочерью царского генерала Охотина, который брал Шипку во время войны за освобождение Болгарии от турецкого ига. В Музее Советской армии ему даже был посвящен стенд. Бабушка мечтала стать актрисой, но, когда ей было всего 18 лет, умерла ее мама. Она осталась в семье за старшую, вырастила троих братьев. Позднее братья окончили кадетский корпус и все погибли во время Гражданской войны. Потом бабушка вышла замуж, и в 1912 году родился мой папа — Георгий Менглет. Жорик — так его называли в семье до преклонных лет! В Москву папа приехал в 1930 году — поступать в театральный. Там-то и познакомился со своей будущей женой, актрисой Валентиной Королевой — моей мамой.
История моих предков со стороны мамы будто бы противоречит папиной. Там генералы, кадеты... А тут бабушка, латышка Берта Русман, — профессиональная революционерка! С 16 лет занималась подпольной деятельностью в Риге, носила в корзине с продуктами листовки, за что в конце концов была отправлена в ссылку. Там она вышла замуж за деда. Причем дед был меньшевиком, а бабушка — большевичкой, и в 1930-е годы, когда начались репрессии, им было нелегко. Дед боялся, что бабка, «латышский стрелок», как ее называли в семье, сдаст его НКВД, но, к счастью, этого не произошло. Дед умер, а Берта дожила до 91 года и застала своих правнуков.
Моя мама была настоящей красавицей, и на нее многие обращали внимание, ухаживали. Сначала казалось, что она и отец несовместимы. Мама — образованная, целомудренная девочка, косички-бараночки на ушках. А папа — настоящий хулиган. Но родители полюбили друг друга, а вскоре после окончания института поженились и уехали работать в столицу Таджикистана Сталинабад. Русских там было мало, приехавших актеров носили на руках. Папа в 30 лет стал народным артистом. А мама, хотя и была очень талантливой, сразу взяла «вторую роль». Я могу точно сказать: отец не состоялся бы без мамы. Сколько помню, все в семье было для отца, ради отца! В военные годы последнее яблоко отдавали ему. Я подолгу гуляла по морозу вокруг дома, боясь вернуться раньше времени, потому что папа отдыхал перед спектаклем в нашей единственной комнате. А когда продали половину старого дома в Воронеже, первым делом купили папе шубу на хорьковом меху! Так сильно мы его любили...
В 1944-м папу пригласили в Театр Вахтангова — там он проработал всего год. Перешел в Театр сатиры, где работала и мама. Но ей вскоре пришлось оставить актерское ремесло и пойти в портнихи. Получилось это так. В 1951 году мама заразилась гонконгским гриппом, который тогда косил людей, и выпала из театрального репертуара на полгода. Кроме того, от лекарств мама сильно поправилась, у нее стали опухать ноги. И это в 39 лет! В общем, в театре маму сократили, и никто не сказал ни слова в ее защиту, даже отец.
Жилищные условия в то время были тяжелыми. Сначала жили у нашей партийной бабушки Берты, за фанерной перегородкой. Я спала то на столе, то под столом, а уроки делала на подоконнике. Потом мы купили в подвале маленького домика на площади Восстания шестиметровую комнату и зажили веселее. Папа был невероятным футбольным фанатом, собирал газетные вырезки о футболе, знал все! Ночью его разбуди и спроси, кто какой гол забил в 1938 году, — ответит. Брал меня на стадион «Динамо», и я там болела по-настоящему. Через несколько лет мы снова переехали — когда отец перешел в Театр сатиры и ему дали другую комнату, в районе получше. Но мы по-прежнему жили в страшной тесноте: чтобы попасть на кухню или в ванную, приходилось идти через комнату соседа. Надо сказать, что судьба могла забросить меня за границу гораздо раньше. Благодаря маме, которая замечательно шила, у меня были такие платья, что люди на улице оборачивались! И вот однажды я в наряде цвета фуксии стою на станции метро «Парк культуры», ко мне подходят мужчина и женщина, говорят: «Вы не хотели бы работать в Доме моделей на Кузнецком Мосту?» Совсем как в фильме «Девушка без адреса»! А я тогда уже поступила в Школу-студию МХАТ, но, конечно, от такого предложения у меня дух захватило. Побывала в Доме моделей и вернулась оттуда воодушевленная! Мне, 17-летней девчонке, предложили поездку в Англию! Вы представляете, какая это фантастика в 1953 году? Но, услышав об этом, папа помрачнел и первый раз в жизни съездил мне по физиономии! Его поразило, как легко я отказалась от театра. В общем, он охладил мой пыл...
С Леней мы вместе уже 58 лет. Первое знакомство состоялось, когда я только поступила в Школу-студию МХАТ. «Какая необычная внешность!» — думала я. У Лени — копна рыжих волос, да и вообще он был точной копией молодого Вана Клиберна. Ходил в редком для того времени клетчатом пиджаке. В общем, он мне очень понравился. А во второй раз я встретила Леню на Никитском бульваре с девушкой, и произошла неприятная сцена. У Лени при виде меня невольно вырвалось: «Ой, как мне нравится эта девочка, какая она хорошенькая!» За что он тут же получил от своей пассии пощечину! Она ревновала не зря, ведь Леня в конце концов ушел от нее ко мне...
Не сразу мы притерлись друг к другу. Поссорившись с мужем, я могла собрать его чемоданчик и выставить за дверь! После чего мама или папа тут же делали мне выволочку, возвращали меня с небес на землю, а чемодан — на прежнее место. Думаю, наша семья сохранилась во многом благодаря им. И еще потому, что Леня действительно добрый, хороший, деликатный человек, которого я с годами стала ценить больше.
А вот папа в 1961 году ушел из нашей семьи — к актрисе Нине Архиповой. Не могу сказать, что это было неожиданно. С некоторых пор отец стал приходить домой под утро, говорил, что задержался на репетиции. И вот однажды вечером я вернулась домой из театра и увидела, что папа стоит у окна и плачет. И слова его помню: «У меня нет возможности поступить иначе!» Моя мама, наполовину латышка, все держала в себе, никогда не показывала, что чувствует. Думаю, что она была потрясена, просто убита, но, когда к нам в гости приходили бабушка и дедушка, мама лгала: «Жора на репетиции», «Жора на гастролях». Только через три года они узнали о разводе!
Со временем отец стал приходить к нам домой, мама ему что-то латала, подшивала. Его, наверное, просто тянуло к близким... С мамой у них наладились спокойные отношения, но у меня внутри все бурлило! Я восприняла его уход как предательство. Когда отец приходил, запиралась в ванной и плакала там, а потом говорила матери: «Почему ты не спустишь его с лестницы?» Долго я не могла простить... Хотя теперь понимаю, что там, у Архиповой, у папы были условия лучше. У нас одна комната на шесть человек, а там — большая четырехкомнатная квартира, оставшаяся от бывшего мужа Нины, писателя Бориса Горбатова. Ну и, конечно, папа был увлечен Ниной Николаевной как женщиной. Меня только обижало, что про своих родных внуков, моих сыновей, папа ничего не рассказывал в своих интервью, а про детей Нины Николаевны говорил взахлеб...
С годами обида ушла, и мы с отцом наладили отношения. Я даже стала бывать в доме Нины Николаевны. Ее сын Миша — чудесный врач, он очень помог нам, когда заболела мама. А когда она умерла, папа у ее гроба сказал, что любил маму всю жизнь! В 2001 году не стало отца. Хоронить его я приехала уже из-за границы. Меня к тому времени, наверное, забыли, потому что на похоронах ко мне никто, кроме Саши Ширвиндта, не подходил.
В 1956 году у нас родился первенец, Алексей. Растила его в основном моя мама — я разрывалась между гастролями, спектаклями, репетициями... До седьмого класса с Алешей не было никаких проблем, а потом он вдруг захипповал. Стал слушать заграничную музыку, отрастил волосы, организовал свою музыкальную группу и забросил учебу. Меня вызвали в школу. Прихожу, спрашиваю у какого-то школьника, где Менглет, а он оглядел меня с ног до головы и крикнул: «Алеша, к тебе тут какая-то чувиха пришла!» Пошли мы в кабинет классного руководителя, она пожаловалась: «Майя Георгиевна, я его обожаю, он чудный, замечательный, и семья у вас такая интеллигентная. Но вы представляете, я ему говорю: «Алешенька, ну подтяни математику», — а он мне отвечает: «Милая Клавдия Александровна, на хрена мне ваша математика!» Смотрю я на нее своими голубыми глазами и говорю: «Ну действительно, Клавдия Александровна, на хрена она ему нужна?» Учительница так и села: «Как? И вы тоже?!» Я мечтала, что Алексей станет журналистом-международником. А он после школы тайно от нас с отцом поступил в ГИТИС, не пользуясь авторитетом ни дедушки, ни родителей. Но и там посещал занятия так плохо, что руководитель курса Андрей Александрович Гончаров звонил нам домой и жаловался. Говорил: «Ну что мне делать с Менглетом? Он прогульщик, его хотят выгнать. Но я не могу его выгнать, потому что такие мальчики рождаются раз в сто лет!» Сын действительно готовил этюды за один день, а потом приходил и показывался так, что все только об этом и говорили.
В отличие от всех нас, мой второй сын Дима не гуманитарий. Уже с девяти лет он проявил огромный интерес к химии. У него был набор «Юный химик», и что он только дома не вытворял: у нас унитазы взрывались, с балкона какие-то бомбочки летели! В конце концов Дима окончил МГУ и уехал работать за границу. Но это было уже в девяностых, а первым-то уехал Алексей в конце семидесятых — очень неожиданно для меня.
Я знала, что Алеша влюбился в девушку-студентку из Германии. Но получить документы на выезд из страны в то время было непросто, и я не отнеслась к этому роману серьезно. Помню день, когда сын сказал: «Я получил разрешение на отъезд!» Меня душили рыдания, ноги стали ватными... Мой мир рушился, и я даже не очень удивилась, когда увидела, что зеркало ходит ходуном, а стены трясутся. Оказалось — это землетрясение. Эпицентр был в Румынии, а в Москве — отголоски.
Сын женился и уехал в Гамбург. Я очень тосковала по нему... А вы понимаете, что тогда означало «родственники за границей»? У нашего подъезда стояли черные «Волги», на лестнице все время торчали люди в штатском, наверное, и прослушивающие устройства были... А уж когда в дом приходили иностранцы, передавали какие-то весточки от сына, у подъезда собиралась целая делегация! Я иногда выходила на балкон, кричала им: «Ребята, вы же замерзли. Заходите к нам, я вас чайком напою».
Через год нас выпустили к сыну в гости. Родители его супруги были фермерами, выращивали картофель и молочных поросят. «У них поля, по площади сравнимые с нашим ВДНХ», — писал Алексей. Как сейчас помню, чем нас там угощали. На столе стояло целое блюдо угрей (родители Лешиной жены заранее узнали, что я их очень люблю), маринованные огурчики и водка! Это было элегантно, красиво... и сдержанно. Не так, как у нас, когда я метала для гостей на стол по 25 блюд... Пошли смотреть хозяйство. А там — фасовка овощей: они сыпались в машину, а оттуда выходили уже в таких аккуратных сеточках. Это привело меня в восторг, я сказала: «Надо попросить у них эти сетки, из них наши девки в театре сумок нашьют!» Но сын на меня так посмотрел, что я сразу замолчала. Потом отправились на ферму. Чистота стерильная, поросята розовенькие, пьют воду из чистого желобка, автомат омывает их душем, да еще и опрыскивает дезодорантом! Я как это увидела, опять забылась! Говорю: «Ой, Алеша, а можно я тоже под душ встану, пусть и меня опрыскает духами!»
Мы с Леней никогда не думали о том, чтобы тоже уехать. Все получилось из-за нашего увольнения в 2000 году из Театра имени Станиславского, которому муж отдал 46 лет, а я — 43 года. Предстояла премьера с нашим участием, а муж слег с давлением и отсутствовал в театре два дня. За это время ему нашли замену. И когда я, придя на репетицию, увидела, что в костюме моего мужа играет другой актер, сочла это предательством. Бросилась к директору, а он: «Не нравится — увольняйтесь!» На каком-то клочке бумаги я написала заявление и пошла домой. Вскоре уволился и Леня. Потом нам звонили, просили вернуться, но мы уже разочаровались в этом театре. Сложности начались еще в 90-е годы, какое-то время нам помогла продержаться на плаву антреприза Михаила Козакова. А потом сыновья сказали: «Переезжайте к нам!» Они тогда оба жили в Австралии. Дмитрий стал доктором философии, сделал карьеру ученого. А Алексей смог состояться за границей как актер, что, согласитесь, большая редкость. Оказалось, что Австралия — это цивилизованная, культурная страна, где играют Шекспира и снимают кино. На счету Алеши больше двадцати фильмов, сейчас он много играет в театре, работает на телевидении. Снова, уже в третьем поколении, звучит фамилия Менглет!
0
66.00
