Война на Украине вкатывается в кампанию 2026 года. Минутные надежды на мирные инициативы Дональда Трампа растаяли: США отказываются признавать ответственность за конфликт и свое поражение в нем, а значит, принуждать союзников к согласию с требованиями России. Европа и Украина не хотят заканчивать войну, которая стала основой их политической власти. И все по-прежнему решает фронт.
Впереди еще осенняя кампания, но решить приоритетную задачу ВС РФ в этом году не смогут. Идет подготовка к большому сражению за Славянско-Краматорскую агломерацию, крупнейшую военную базу ВСУ в Донбассе. Более того, впервые за три года войны можно рассуждать о реальной, пусть и отдаленной перспективе организации наступления на Запорожье и Харьков. Ранее взятие таких значимых населенных пунктов казалось слишком амбициозной целью для ВС РФ. Но ключевой политической задачей сейчас является полное освобождение территорий ЛНР (осталось менее 1%) и ДНР (осталось 25%, или около 7000 кв. км). По силам и нарастить контроль в Запорожской области (под украинцами около 26%), а вот выход на государственные границы Херсонской области сопряжен с форсированием Днепра и вряд ли сейчас актуален.
В 2025 году российская армия одновременно решала несколько стратегических задач. Значительные силы были брошены на ликвидацию украинского вторжения в Курскую область. В конце весны удалось полностью вытеснить ВСУ с российской территории и организовать небольшой плацдарм в Сумской области. Противнику пришлось перебрасывать сюда серьезные силы, чтобы не допустить выхода частей ВС РФ к Сумам.
В Донбассе наконец удалось полностью оттеснить противника от Донецка, выйдя на вторую и третью линии обороны, сооружаемые Киевом с 2014 года. Затем российская армия выровняла фронт и организовала новые направления наступления по центру — на Покровск и Константиновку, вынудив ВСУ постоянно держать здесь основные боеспособные силы. И поскольку дефицит качественных бригад у Киева становится все более очевидным, посыпалось северное, оскольско-лиманское, и южнодонбасское направления — здесь у ВС РФ были наиболее существенные продвижения за летнюю кампанию. ГВ «Восток» прошла уже 60 км от Угледара, до Днепра по прямой осталось около 80 км. Впрочем, штурмовикам с юга вдоль Каховского водохранилища до предместий Запорожья рукой подать — всего 20 км.
В итоге российские солдаты захватили и большой плацдарм в Днепропетровской области, взяв под контроль более десятка населенных пунктов и постепенно подбираясь к важному военному узлу в Покровском. Этот переход госграницы аргументирован прежде всего военными соображениями, равно как и другие вклинения в Харьковской и Сумской областях служат для оттягивания сил противника и вероятного политического торга. Но политики в Киеве упрямы, военным образом эти земли Украине не вернуть, так что в перспективе имеем расширение территории страны на десятки и сотни квадратных километров, руководствуясь президентским напоминанием о старинном правиле: «там, где ступает нога русского солдата, — то наше».
1600 кв. км за летнюю кампанию, 3000 кв. км с начала года, 6600 кв. км с начала безостановочного наступления (в начале октября будет ровно два года) — темп продвижения российский войск постоянно растет, но мы по-прежнему не видим внезапных прорывов в глубину, а ВСУ избегают окружений и крупных военных катастроф. ВС РФ используют полости фронта, выбирая направления наименьшего сопротивления, обходя крупные узлы противника и забирая их в клещи, вынуждая противника нести бóльшие потери из-за перерезания логистики и попадания в «огневые мешки». В конечном счете Генштаб РФ ставит на истощение украинской армии, что позволит в дальнейшем упростить штурм крупных населенных пунктов, избежав мясорубки по типу Бахмута.
Оценить результат этой тактики мы сможем совсем скоро. Прямо сейчас, в начале осенней кампании, ВС РФ ведут наступательные действия сразу в нескольких больших городских районах: это покровская (красноармейская) агломерация, Мирноград, Купянск, Северск, Волчанск, Константиновка, Степногорск. Подступаемся к Лиману, Гуляйполю, Доброполью. Вероятно, городские сражения были намеренно оставлены на зимний период, когда растут риски передвижения солдат по облетевшим посадкам под надзором дронов.
Создание стольких точек притяжения неизбежно вызовет трудности у украинской обороны. Войска Киева и так растянуты вдоль фронта на 2000 км, ВСУ из последних сил сдерживают непрерывное монотонное давление российской армии на всех направлениях. Сейчас, спустя три с половиной года СВО, наконец можно сделать вывод о приближающемся кризисе украинской армии, спровоцированном дефицитом кадров, неправильными управленческими и стратегическими решениями, а также технологическим тупиком.
Тонкости стратегии-2025
Технологическая революция на украинской войне в 2025 году в первую очередь повлияла на размер зоны боевых действий: благодаря развитию дронов она увеличилась до 30‒40‒50 км в обе стороны от линии боевого соприкосновения (ЛБС). «Штурмовики» и «боевики» на переднем крае вынуждены постоянно зарываться в землю, раскапывать норы и подвалы, в худшем случае маскироваться в лесополосах или зданиях, скрываясь от ежедневных налетов десятков дронов-камикадзе и разведчиков. Но и в ближнем тылу, в 10‒12 км от ЛБС, солдаты живут под землей большую часть жизни, постоянно мониторят небо и без острой надобности не выходят на свет божий. На дистанции 15‒40 км угроза FPV-налетов беспилотных разведчиков несколько снижается, зато по любым точкам концентрации техники и командным пунктам прилетают ракеты РСЗО и крупные БПЛА-камикадзе.
Российская инновация, дроны на оптоволоконном кабеле, позволяет игнорировать работу РЭБ — и украинцы уже активно копируют эти разработки. Еще одна технологическая хитрость — дроны-матки: беспилотники с ретранслятором отправляют несколько FPV-дронов в тыл противника, затем они «засыпают» в засаде до появления «жирной» цели. Такой маткой может выступать и беспилотник, соединенный с боевыми БПЛА оптоволокном: так решается вопрос с длиной кабеля, а зона поражения сильно увеличивается. Позволяют обходить РЭБ и системы автонаведения без GPS, которые постоянно усовершенствуются. Все эти и многие другие решения позволяют контролировать позиции и коммуникации противника на все большую глубину фронта.
Количество дронов и расчетов БПЛА на фронте увеличилось настолько, что под огонь попадают не только техника или боевые позиции, но и единичные цели, то есть дроны гоняются за каждым пехотинцем. Не говоря о том, что логистика становится смертельно опасным занятием, причем уже в среднем тылу. Доставку приходится дробить, отправлять мелкими партиями по ночам, а ключевые артерии снабжения на всем протяжении завешивают антидроновыми сетями, что спасает лишь относительно.
Все это принципиально влияет на характер ТВД. Украинцы пытаются создать так называемую стену дронов, или «киллзону», в которой передвижение на открытой местности штурмовиков невозможно, а боевая техника даже не успевает подъехать к точке работы. Тем самым ВСУ компенсируют нехватку стойкой пехоты для обороны. А боеспособные «пожарные части» отсиживаются в далеком тылу и выдвигаются в случае прорыва на ЛБС.
ВС РФ отвечают сменой штурмовой тактики. Вначале следует прощупывание передней линии, поиск «полых» зон, которых полно на роботизированном фронте, плотная обработка позиций противника, в том числе тяжелыми ударами с воздуха. Дроноводы пытаются изолировать поле боя, а заодно включают режим поиска расчетов БПЛА противника, по которым оперативно бьют гаубицы, РСЗО и наши реактивные дроны. Идет поиск и подземных коммуникаций, канализационных и газовых труб, по которым можно отправить штурмовиков в тыл противника: российская армия уже использовала этот прием в нескольких городах, включая Авдеевку, Суджу и Купянск.
Такая тактика в целом применяется как на локальном направлении прорыва, так и в масштабе: нетрудно заметить, что ключевые города-крепости ВС РФ обычно берет в клещи: на флангах проще пробить оборону, а зона работы БПЛА для изоляции тыла противника автоматически увеличивается.
Вместо механизированных наступлений сделана ставка на работу малых штурмовых групп — «двоек», «троек» или, для более серьезных задач, по пять‒девять человек. Пока оборона противника размягчается, «боевики» просачиваются сквозь неплотную линию фронта, разведывают коммуникации и варианты маскировки, создают весомый перевес и наседают на линии коммуникации, превращаясь в ДРГ и организуя засады в тылу. Узел обороны таким образом быстро теряет устойчивость и связность подразделений — оказывается, что одними БПЛА удержать его сложно, нужно много пехоты, которая при этом умеет координировать свои действия. Но когда украинцы спешно насыщают оборонительные порядки пожарными командами, оказывается поздно: позиции не пристреляны, зоны обороны не выстроены. Это оборачивается непропорционально большими потерями, которые по учебнику не должны нести обороняющиеся.
Однако выбить противника с укреплений — это только полдела. Дальше штурмовики превращаются в мишень для дроновой армады и спешно зарываются в землю, тогда как противник такими же малыми группами начинает контратакующие мероприятия. В этот момент главной задачей для российских командиров является быстрое «подтаскивание» к новой ЛБС связи, логистики и обеспечения в ближнем и среднем тылу, а мы уже знаем, насколько это непростая задача, тем более что противник начинает прицельно охотиться именно по слабозащищенным нитям коммуникаций.
Именно поэтому привычная тактическая двойка военной науки «штурм — закрепление» превращается в две самостоятельные операции, и именно поэтому российское наступление идет так медленно, хотя при этом эффективно. Добавим, что особую роль в условиях такой войны играют связь, а также управляемость и качество простой пехоты (а не натасканных отрядов спецназначения), ведь командирам надо четко контролировать действия многочисленных мелких отрядов, направлять их действия, а бойцам — уметь выживать в экстремальных условиях, попутно выполняя боевые задачи.
Кадры решают
Численность воюющих армий — ключевая переменная в украинском конфликте. Обе стороны постарались нарастить число солдат на фронте после событий 2022 года, но спустя три года их недостаточно для ведения маневренной войны такого масштаба и для полноценных действий на всем протяжении огромной линии фронта. При этом сущностная разница мобилизационных процессов принципиально отличается, что напрямую отражается в качестве современных сил.
После частичной мобилизации 300 тыс. человек осенью 2022 года и привлечения на фронт заключенных Россия сделала ставку на вербовку контрактников, существенно увеличив штатную численность Вооруженных сил. В 2024 году 450 тыс. контрактников пополнили ряды ВС РФ, еще 40 тыс. вступили в добровольческие формирования. За первое полугодие 2025 года армию пополнили еще 210 тыс. контрактников. Впрочем, лишь малая часть из них попала в зону СВО, в основном развертывались и пополнялись новые армии и военные округа.
В том числе невозможностью в полной мере и качественно использовать человеческий ресурс объяснялось нежелание России увеличивать масштабы мобилизации, хотя, казалось бы, лишний миллион человек способен привести Киев к быстрой капитуляции. Однако призванных солдат надо одеть, обуть и обеспечить вооружением, обучить законам нетипичной войны, свести в бригады и найти толковых командиров с боевым опытом. Так что тянут лямку на фронте преимущественно те же соединения, что и в начале войны: плюсом — уникальные компетенции, минусом — усталость. С другой стороны, воюющие бригады удалось пополнить новым вооружением и обученными новобранцами, так что в целом Россия нарастила численность группировки в зоне СВО, что позволило в 2023 году начать непрекращающееся наступление, обеспеченное в том числе численным перевесом. Владимир Путин в сентябре заметил, что на линии украинского фронта находятся 700 тыс. российских военных. И надо полагать, это без частей прикрытия границы в Курской, Белгородской и Брянской областей.
Украина же пошла своим путем: не объявляя всеобщую мобилизацию, она сделала ее рутинной, намереваясь ставить под ружье примерно по 30 тыс. человек в месяц (по тем же причинам, что и в России: переварить больший объем мобилизованных ВСУ просто не в состоянии). Причем нижний порог призыва остановился на возрасте 25 лет, и, как бы ни была тяжела ситуация на фронте, как бы ни давили партнеры, Владимир Зеленский отказывался снижать планку. Более того, этой осенью он разрешил выезд из страны мужчинам в возрасте 18‒22 лет, что немедленно спровоцировало очереди на границах и потоки академотпусков в вузах. По некоторым данным, за пару недель страну уже покинули до 50 тыс. юношей. По статистике в этом возрастном диапазоне на Украине числилось примерно 1,1 млн мужчин. Правда, многие из них давно оставили родину, ведь в 2022 году им было меньше 18 лет и запрет на выезд на них не распространялся. Так что эксперты считают, что основная масса украинской молодежи давно пребывает за границей.
Доброта Зеленского объясняется желанием сохранить электоральное ядро на возможные выборы и опасением выступлений наиболее пассионарной части общества, не затронутой войной. Недавние массовые акции протеста против ограничений полномочий НАБУ показали, что потенциал протеста в стране высокий.
Компенсировали отъезд молодежи снятием ограничений на призыв 60-летних и специальным повышенным контрактом для молодых солдат. Однако в целом ни эти, ни другие меры не работают: Украина с большим трудом набирает солдат.
И это ключевой пункт приговора: украинцы не желают воевать. Мотивированная часть общества закончилась в 2022 году, в 2023-м набрали тех, кто посчитал себя обязанным отдать долг родине. С 2024 года призыв превратился в облавы, получившие название «бусификация», а на фронт попадают случайные люди, без денег, блата и удачи. Если бы ЛБС была плотной и позиционной, как раньше, мы бы видели значительное количество пленных. Но когда все поле боя просматривается и простреливается, высунуться из окопа — значит встретить смерть, побежать к противнику — получить дрон в спину.
Поэтому бегут еще в тылу, в учебках или пунктах сбора, попадая в категорию СЗЧ (самовольное оставление части). Явление уже в 2024 году стало настолько массовым, что Киев был вынужден декриминализировать первый уход в СЗЧ, если военный вернется в армию добровольно. В ответ — еще больший поток беглецов, которые, конечно, никуда не возвращаются, скрываясь в подполье и не показываясь на улицах, где можно встретить хищных сотрудников ТЦК. Им как раз все ограничения в работе сняли. А повестка считается врученной, если была отправлена почтой.
Только по официальным данным, с начала 2025 года из ВСУ сбежали 125 тыс. человек. А за все время СВО — 250 тыс. (из них 50 тыс. числятся дезертирами, то есть покинувшими уже поле боя). На службу из этого числа удалось вернуть лишь 2309 человек, а 1403 украинца настояли на тюремном сроке, лишь бы не идти на фронт. И это только официально возбужденные дела, реальных случаев намного больше. Эксперты предлагают умножать эти цифры на два. Вкупе с тем, что по документам областных ТЦК мобилизация выполняется не более чем на 20‒40% от нормативов, процесс призыва на Украине в целом можно считать проваленным.
Именно поэтому, в том числе, не растет и довоенная численность украинской армии. Как считают наблюдатели, она составляет примерно 1‒1,1 млн человек. Мы сознательно фокусируемся на динамике процессов и не даем общих оценок, поскольку за три года войны и сокрытия любых данных, включая потери, даже приблизительные цифры назвать сложно. Тем не менее некоторые вольности и сторонние наблюдения позволяют говорить о нарастающей деградации ВСУ.
Например, по данным ряда украинских и российских ресурсов, которые на общественных началах подсчитывают количество некрологов и госпитальных листков, можно назвать минимальную цифру потерь украинской армии — примерно 200 тыс. погибших и 450 тыс. раненых, часть из которых вернется в строй (впрочем, довольно малая часть, так как характер ранений в этом конфликте преимущественно тяжелый, количество ампутаций огромно. Так, еще в 2023 году западная пресса говорила о 20‒50 тыс. такого типа ранений. А по данным замминистра труда и соцзащиты России Алексея Вовченко, в том же 2023-м больше половины российских участников СВО, которые проходят медицинское освидетельствование, имели ампутации конечностей).
Казалось бы, речь идет о вполне восполняемых цифрах, даже несмотря на проблемы с мобилизацией, однако с учетом все-таки ограниченной зоны боевых действий основные потери приходятся на пехоту, преимущественно обученную еще до СВО, а значит, можно предположить, что Киев потерял по меньшей мере свыше половины своих основных пехотных соединений. Особенно разрушительную роль для ВСУ сыграли три наступательные операции — в Херсонской области еще в 2022 году, в Запорожской в 2023-м и в Курской области в 2024-м. Каждый раз демонстрируя ради политических выгод готовность и возможность наносить удары по российской армии, Киев жертвовал лучшими частями, не задумываясь над заменой.
Дефицит качественной пехоты подчеркивает и все остальные видимые процессы разрушения ВСУ: в бой все чаще отправляются тыловики, мехводы и артиллеристы, элитные бригады стачиваются в оборонительных боях и контратаках, отсутствие ротации приводит к мизерной заполняемости штатного расписания и, как следствие, к ложным докладам командованию и потере позиций ослабленными частями. Давно ожидаемый переход на корпусную систему вслед за российской армией пока привел лишь к разбуханию тыловых структур ВСУ: украинцы не могут собрать даже на одном участке фронта полноценное соединение, его части то раздергивают для затыкания дыр, то отводят для восполнения. А главное — не хватает хороших командиров уже среднего уровня для организации военного хозяйства корпусного масштаба. Не говоря о безграмотности в азах военной науки.
Восполнить дефицит людей ВСУ пытаются с помощью наемников. Сегодня их число оценивается в 15‒30 тыс. человек, и с 2025 года оно вновь начало расти. Место польских, британских и американских ЧВК занимают латиноамериканцы из Колумбии, Никарагуа, Сальвадора, Венесуэлы. У них нет большого военного опыта и мастерства, но они стоят дешево, а после их ликвидации не разгораются международные скандалы. Недавно, впрочем, забили тревогу американские СМИ: по их данным, своих боевиков в ряды ВСУ направляют наркокартели для обучения искусству управления дронами и в целом боевому слаживанию. При этом заменить собой украинскую пехоту на передовой такие части не в состоянии из-за низкой устойчивости и языкового барьера.
На другой способ компенсировать дисбаланс в людях украинцы ставили изначально — это дроны. Но и здесь в последнее время у Киева наметились проблемы.
Революция сменила лидера
Ни «джавелины», ни «абрамсы», ни F-16 не перевернули карту военных действий для Киева так, как это сделали копеечные дроны. Именно потому, что позволяли компенсировать численный дисбаланс, а также потому, что российская армия долгое время была в догоняющих и тратила время на поиск контрмер для каждой беспилотной инновации украинцев. Безусловно, Киеву повезло поймать восходящий военный тренд: для него сложились и компонентная база, и игровой формат FPV-индустрии, и первичный опыт использования в иных военных конфликтах. Российский ВПК на старте оказался не готов к такому вызову. И все же ситуация довольно быстро выправилась.
«В 2022–2024 годах Украина доминировала в инновациях: первой создала систему тотального дронового наблюдения, тяжелый бомбардировочный дрон, прошла революцию FPV и наладила работу дронов-перехватчиков, интегрированных с радарами. Все это возникало снизу, как инициативы подразделений, которыми мы гордились медийно, но не масштабировали на уровне государства. И вот в 2025 году Россия, которая шла нашими следами, уже опередила Украину по количеству FPV-дронов, продолжает красть наши технологические решения и масштабировать их», — заявил влиятельный командир Третьего штурмового корпуса ВСУ Андрей Билецкий (внесен в РФ в список экстремистов и террористов).
По данным Defense Express, за последний год производство беспилотных систем на Украине выросло в десять раз, до 2,4 млн изделий. Но Россия, похоже, уже производит больше, а подавляющее число технологических решений не копирует, а разрабатывает с нуля или на советских заделах. Важнее же то, что российский ВПК имеет возможность масштабировать и штамповать разработки в больших количествах, пусть и тормозя с приемкой, на что жалуются многие разработчики. Но эта бюрократическая заминка компенсируется массовостью и качеством.
Украина пошла по другому пути. Из-за паралича госзакупок в начале войны воинским частям позволили закупать все необходимое вооружение напрямую у изготовителя, выстроив гибкую систему контрактования. В результате на свет появилась огромная сеть мелких артелей, производящих БПЛА и связанных напрямую с батальонами и конкретными командирами ВСУ. Это позволяло буквально «в гаражах» быстро получать заказ, обратную связь, дорабатывать изделия в соответствии с требованиями фронта. Такая гибкость обеспечила Украине выигрыш первого темпа технологической войны. Однако спустя три года она обернулась и очевидными проблемами.
Во-первых, производство «на коленке» приводит к большому количеству брака: едва ли не половину БПЛА приходится пересобирать на фронте, жалуются украинские военные. При этом из КНР идет большое количество бракованных деталей, так как в ответ на дикий спрос китайцы и у себя на родине развернули «гаражное» производство.
Во-вторых, слабый контроль за движением финансов привел к дикой коррупции на всех уровнях, завышению стоимости заказов и банальному воровству.
В-третьих, российские решения по борьбе с дронами и системы РЭБ вырвались вперед в технологической гонке, и теперь украинцам приходится вновь искать прорывные новации. А похоже, что все простые решения исчерпаны, требуется мысль серьезных научных коллективов и большие деньги, с чем у «гаражного» производителя с Украины начались проблемы, в том числе после падения объема сборов и донатов у отдельных подразделений ВСУ.
«Корень проблемы — дефицит инженерно-конструкторской мысли и специальных знаний и навыков у госзаказчика. Большинство новых компаний были, по сути, сборочными цехами, без технической глубины. Поэтому Украина не смогла эффективно ответить на новые вызовы. Россия, напротив, избрала более централизованный подход: ограниченный круг оборонно-промышленных компаний разрабатывал ключевые технологии и платформы. Эти компании сосредоточили свое внимание на ограниченном круге изделий (пример — дроны “Герань”/Shahed), последовательно совершенствуя их через интеграцию новейших разработок в области ИИ, совершенствование электронной компонентной базы и стандартизацию архитектуры. В итоге у России получилось выстроить в большей степени унифицированный и адаптируемый технологический комплекс, более приспособленный к массовому производству в условиях продолжительных военных действий. Украинская же модель породила «зоопарк» несовместимых решений без каких бы то ни было единых стандартов и архитектуры. Масштабировать его невозможно, — пишет (в переводе ЦАСТ) Виталий Гончарук, американский предприниматель украинского происхождения, который с 2019 по 2023 год возглавлял на Украине комитет по развитию ИИ и руководил разработкой дорожной карты внедрения ИИ в сфере обороны.
Об этом же говорит бывший командир 53-й воздушно-десантной бригады и батальона 46-й воздушно-десантной бригады ВСУ подполковник Анатолий Козель. При этом он подмечает еще один симптоматичный факт, свидетельствующий о том, что регулярная военная система России в конечном счете побеждает украинские новации. Козель жалуется, что первый командующий ВСУ Валерий Залужный делегировал много полномочий на локальный уровень, тогда как его сменщик Александр Сырский «опустился до уровня микроменеджмента». В итоге командиры среднего звена лишились свободы принятия решений, а в системе военного хозяйства Украины царствуют бюрократия и коррупция.
Это говорит лишь о том, что ставка Киева на натовский формат мобильных дивизий с самостоятельным обеспечением и узким набором задач сыграла лишь в начале СВО, в условиях разреженного фронта и слабой управленческой вертикали. А вот переход к полноценной военной кампании потребовал отхода от децентрализации, и с этой задачей Украина не справилась. В этом ключе строительство корпусной системы ВСУ выглядит не только запоздалым, но уже и неосуществимым решением. Тогда как Россия, отладив военную вертикаль, смогла делегировать низовым командирам больше свободы на поле боя, результатом чего стала тактика использования огромного числа малых штурмовых групп.
Вилка решений
Россия выигрывает войну на истощение, поскольку правильно выбрала приоритеты силовой кампании. Довольно быстро стало очевидным, что Запад не допустит крушения украинской экономики, поддерживая ее на плаву относительно небольшими средствами. Внешние вливания и значительный отток населения позволили сохранить стабильную работу социальной системы, рынка труда и продовольственного обеспечения, что исключило перспективу внутреннего бунта. Западные партнеры оперативно решали и проблемы украинского ТЭКа, демонстрируя готовность закрыть все потребности в энергии, топливе и оборудовании для электростанций, разрушаемых ударами российских ракет.
Так что Москве пришлось делать ставку на разрушение военного компонента Киева, того единственного актива, который страны НАТО не могли восполнить без риска сползания к ядерной войне. Да и сама концепция борьбы с Россией заключалась в использовании оболваненных пропагандой славян и не подразумевала издержек человеческого ресурса из европейского «райского сада».
«План А для нас — это завершить войну, план Б — найти 120 миллиардов долларов», — заявил Владимир Зеленский о планах на 2026 год. Надо полагать, эти деньги спонсоры выдадут. Но украинскую армию они уже не спасут.
Для Киева наступает время тяжелых решений. На одной чаше весов — капитуляция по лекалам мирного «плана Трампа», позволяющего хотя бы сохранить украинскую государственность. На другой — всеобщая тотальная мобилизация для подкрепления фронта и призыв молодежи.
Но, похоже, оба этих решения уже запоздали.
0
150.00
